Дорога домой. Надежда Крищенко: «У нас только на Россию и надежда»

О том, как выживали впроголодь под обстрелами подопечные и персонал Славяносербского психоневрологического интерната военным летом 2014 года, а также о чаяниях возвращения в Россию в рамках нового медийного проекта «Дорога домой» рассказывает медицинская сестра Надежда Крищенко.

МЕЖ ОСКОЛКАМИ И ДОЛГОМ

Знойное лето 2014-го. С июня украинские каратели систематически кладут мины и снаряды по территории интерната. В Луганске под обстрелом гибнет директор учреждения Константин Дружинин. Разъезжается более половины персонала, но без малого 400 подопечным деваться некуда. Оставшиеся сотрудники берут всю нагрузку на себя. На время обстрелов выводят основную массу подопечных в подвалы. Около 150 лежачих прямо на матрасах выносят в коридоры и укладывают вдоль несущих стен.

Корпуса и блоки обесточены. Нет газа. Воды тоже нет. Но людей надо кормить. На улице на кирпичах стоят кастрюли, под ними пылают костры. Подопечные помогают колоть дрова и подносят привозную воду. Раскладывают кашу по мискам, раздают еду. Начало нового обстрела: все разбегаются по подвалам, помогая тем, кто на костылях и ходунках. Оставшиеся в корпусах тяжелые впадают в панику – расползаются на карачках по палатам, прячутся под кроватями и в ванных. Обстрел заканчивается, персонал успокаивает напуганных и вновь выводит всех кормить. И так день за днем.

Медсестра Крищенко каждый день за четыре километра приходит на работу. Иногда бежит под свист осколков. Успокаивает перепуганных подопечных, хотя не каждый из них понимает, кто она такая. Выносит тяжелых, выводит ходячих. Кормит, раздает таблетки, выслушивает десятки историй. «Они все разные. Кто соображает, кто не очень, но все они – как дети. Мы знаем жизнь каждого в подробностях. Они нам как родные, как я могла их предать, бросить?!» — вспоминает она сегодня.

БЛОКАДНАЯ ПАЙКА ПОД ОБСТРЕЛАМИ

— Что было самым тяжелым в те страшные дни 2014 года?

— Ужас обстрелов и голод. Не столько за себя сердце болело, сколько за подопечных – у нас много совсем беспомощных. Стреляли по нам весь тот год. То тут прилетит, то там. Вот здесь было дерево, его спилили – в него мина ударила. Осколками ранило сотрудницу Иру, ей осколок в верхнюю долю легкого попал, и двоих подопечных: Андрея и Лену – им ноги побило. А в «скорую» дозвониться невозможно. Слава Богу, здесь в гаражах наши водители жили. И мы в свою «скорую» их загрузили, довезли до центральной районной больницы, а там уже переправили в госпиталь в Зимогорье.

В зиму вот здесь ударила мина и осколками посекло оба этажа, все стекла выпали. Просто все – ни одного окна не осталось, а некоторые вместе с рамами повылетали. Нам проемы даже закрыть нечем было. Так мы всех подопечных вытащили в коридор и на матрасах они у нас лежали. А двери в палаты закрыли – на улице мороз минус 12.

И голод, конечно, как в Великую Отечественную, в блокаду. Хлеб завозили из Зимогорья раз в четыре дня. При норме в 350 граммов выдавали всего по 100 на каждого подопечного. Еще мы ездили по поселку и собирали продукты у людей. Кто капусту даст, кто картошку, другие — овощи у кого какие были. Привозили и из этого готовили на кострах. Потом уже печи собрали. Начинается обстрел — быстренько все в подвал спрятались. Пересидели, опять вышли. Потом же эти кастрюли надо разнести по корпусам. А сотрудников тоже очень много уехало. У нас по штату было 18 медсестер, а осталось только трое.

Сейчас очень хорошо кормят — четыре раза в день, сбалансированное питание. Поэтому у них энергию теперь некуда девать (смеется).

— Какой момент запомнился больше всего о времени обстрелов?

— Как мы научились делать каганцы: из дому приносили масло и фитилек – бинтика кусочек. Масло наливали в пиалочку, зажигали и расставляли, ведь даже в туалет подопечному зайти – тьма кромешная. Ничего не видать, ничего не знаешь. Мы на лавочке ставили этот фитилек, чтобы видно было, куда зайти, и один в туалете.

МАТЕРИНСКИЙ ИНСТИНКТ

— Что давало вам сил работать в таких условиях?

— Знаете, я тут с 2000-го работаю. Люди у нас специфические: инвалиды первой-второй группы, многие лишенные дееспособности. В общем, с ними нужна специфическая работа, отношение, уважение, несмотря на их когнитивные способности. Без уважительного отношения к человеку никак нельзя – они все равно отношение чувствуют. Доброта, внимание, сострадание. С маленькой ранкой бегут ко мне: «Мамка, у меня тут болит!» Надо помочь, посочувствовать и помощь оказать, хоть словом поддержать. Вот так я держалась за них, а они — за меня. Так и выжили.

— И как в такое время не зачерстветь сердцем, а оставаться человеком?

— Я так думаю, что у женщин вообще изначально заложен материнский инстинкт. Недаром большинство подопечных называют нас мамами. «Мамка пришла. Мамка, чем помочь?». Они иной раз даже не могут понять, кто медсестра, а кто нянечка. Поэтому вот такое сердечное отношение к ним. Невозможно очерстветь, это все люди, у каждого своя судьба: у кого приобретенное заболевание, у кого-то врожденное. Много лежачих больных, и они совершенно не могут обойтись без посторонней помощи. Поэтому мы все время рядышком, на подхвате. И мы уже свыклись с этим, они стали нам близкими, родными.

БЕСКОНЕЧНОЕ УНИЖЕНИЕ

— Как вы относитесь к расставанию с Украиной и тем фактом, что она сюда больше никогда не вернется?

— Если честно, то я просто рада – сколько можно терпеть все это зло и бесконечные унижения. Даже без войны, обстрелов, украденной пенсии, блокады и всего прочего. Вот чисто по-человечески: по семейным обстоятельствам я вынуждена была несколько раз ездить на ту сторону и переходить их блокпосты. Чего там только не насмотрелась, не наслушалась! Проверяет он на переходе документы, а сам шипит: «А, шо, сепаратюги, їсти захотіли – то за грошима, то за ковбасой!». Все сумки вытряхивали. Просто скотское отношение с демонстративным презрением. Например, у меня фамилия «Крищенко», через русскую букву «и». По украинскому прочтению это будет «Крыщэнко». Иду с внучкой через Станицу, подаю паспорт и говорю: «Крищенко». А украинский пограничник с такой злобой тут же срывается на крик: «Та вы вже призвыще (фамилию — укр.) свое забулы (забыли — укр.)! Крыщэнко, зрозумилы (поняли — укр.), Крыщэнко!» Аж пена со рта. Ничего даже не хочется про них и вспоминать.

БЕЗ РОССИИ — НИКУДА

— Что вы думаете о предстоящем в ЛНР референдуме?

— Референдум провести надо еще раз, обязательно надо. Перед тем, как мы решили, что больше не подчинимся Украине, у нас уже был референдум весной 14-го. Мы пришли, сказали: «Да, мы остаемся Донбассом и не будем подчиняться их власти». Сейчас, я думаю, каждый человек должен прийти подтвердить свой выбор – нам без России никуда.

— Какие надежды вы связываете с Россией?

— Так у нас только на Россию и надежда. Мы жили восемь с лишним лет в ЛНР. Но наша Республика такая маленькая и со всех сторон побитая. Что оттуда Новосветловка, что отсюда Первомайск, Стаханов – все везде разбитое. Вот я, например, еще в 18-м году получила российский паспорт. И, помимо меня, в ЛНР огромное количество людей с российским гражданством, потому что у нас нет другой надежды. От кого нам что ждать, кроме как от России?! Украина просто бросила нас, ограбила, душила всеми этими запретами, блокадами, убивала обстрелами и бомбежками. Просто им надо было, чтобы мы все вымерли… А мы выжили! И уходим домой – в Россию.

— Лично для вас, что означает возвращение в Россию?

— Дело в том, что мы оттуда и не выходили. Я родилась в Советском Союзе. С 80-го по 89-й год мы работали на БАМе, награждена медалью за строительство Байкало-Амурской магистрали. И всю жизнь русскоязычные. Все родственники у нас в России живут, мы общаемся без конца и края. Мы вообще остались в той эпохе, нам кажется, что Россия – это Советский Союз. И вот мы так ждем, когда уже у нас станет все как в России. Чтобы было так, как в нашей памяти осталось. Хотя Россия — это, конечно, не Советский Союз, мы это понимаем. Но она родная, а не эта, кхм-кхм, даже называть не хочется… Горько и обидно, что вот сколько Советский Союз всего здесь строил, все эти промышленные предприятия, шахты для того, чтобы Украина здесь все разграбила, украла, разрушила и разбомбила напоследок. Сволочи…

Все будет хорошо, дай Бог! Эта боль и обида, что в сердцах, должна со временем раствориться, я думаю. И все будет хорошо. Все здесь будет Россией. Вон, посмотрите: мы назло им всем насадили везде розочек и сказали, что у нас все будет хорошо, они цветут и радуют нас.